Неточные совпадения
«
Грехи,
грехи, — послышалось
Со всех сторон. — Жаль Якова,
Да жутко и за барина, —
Какую принял казнь!»
— Жалей!.. — Еще прослушали
Два-три рассказа
страшныеИ горячо заспорили
О том, кто всех грешней?
Один сказал: кабатчики,
Другой сказал: помещики,
А третий — мужики.
То был Игнатий Прохоров,
Извозом занимавшийся,
Степенный и зажиточный...
— Я вспоминаю затем, чтобы загладить, искупить свой
грех, Катюша, — начал он и хотел было сказать о том, что он женится на ней, но он встретил ее взгляд и прочел в нем что-то такое
страшное и грубое, отталкивающее, что не мог договорить.
В истории христианства было
страшное злоупотребление идеей первородного
греха, из которого делали рабьи выводы.
Начнется же он с покаяния и с искупления
грехов, за которые посланы нам
страшные испытания.
Он почитал за
грех продавать хлеб — Божий дар, и в 40-м году, во время общего голода и
страшной дороговизны, роздал окрестным помещикам и мужикам весь свой запас; они ему на следующий год с благодарностью взнесли свой долг натурой.
— Ты этого еще не можешь понять, что значит — жениться и что — венчаться, только это —
страшная беда, ежели девица, не венчаясь, дитя родит! Ты это запомни да, как вырастешь, на такие дела девиц не подбивай, тебе это будет великий
грех, а девица станет несчастна, да и дитя беззаконно, — запомни же, гляди! Ты живи, жалеючи баб, люби их сердечно, а не ради баловства, это я тебе хорошее говорю!
На монгольском Востоке есть
страшная стихия безличности, как кара за
грехи, грозящая европейской цивилизации, изменяющей христианскому откровению о личности.
Видно, что мучимый
страшными угрызениями (ибо клиент мой — человек религиозный и совестливый, что я докажу) и чтоб уменьшить по возможности
грех свой, он, в виде пробы, переменял шесть раз пищу монашескую на пищу светскую.
«А ежели утаите, большой
грех будете иметь…» — слышалось мне беспрестанно, и я видел себя таким
страшным грешником, что не было для меня достойного наказания.
Все люди нашего христианского мира знают, несомненно знают и по преданию, и по откровению, и по непререкаемому голосу совести, что убийство есть одно из самых
страшных преступлений, которые только может сделать человек, как это и сказано в Евангелии, и что не может быть этот
грех убийства ограничен известными людьми, т. е. что одних людей
грех убить, а других не
грех.
Ох, вышел
грех, большой
грех… — пожалела Татьяна Власьевна грешного человека, Поликарпа Семеныча, и погубила свою голову, навсегда погубила. Сделалось с нею
страшное, небывалое… Сама она теперь не могла жить без Поликарпа Семеныча, без его грешной ласки, точно кто ее привязал к нему. Позабыла и мужа, и деток, и свою спобедную головушку для одного ласкового слова, для приворотного злого взгляда.
— Мой
грех, мой ответ… — хрипела Татьяна Власьевна,
страшная в своем отчаянии. — Всю жисть его не могу замолить… нет спокою моей душеньке нигде… Уж лучше мне одной в аду мучиться, а ты-то не губи себя… Феня, голубка, прости меня многогрешную… Нет, пред образом мне поклянись… пред образом… затепли свечку… а то собьют тебя… Аленка собьет с пути… она и отца Крискента сбила, и всех…
И в голову мне приходит
страшная, безобразная мысль о том, что она, как жена Урии, хочет скрыть уже совершенный
грех свой, и что она затем в такой неурочный час идет ко мне.
Так в день, предназначенный теми, кто жил до него и
грехами своими обременил русскую землю, — умер позорной и
страшной смертью Саша Погодин, юноша благородный и несчастный.
В тот
страшный день,
Когда твой
грех я сердцем отгадала,
К тебе глубокой жалости оно
Исполнилось.
— Совсем он мне покоя не даёт! Терпела я, терпела, молчала, больше не могу, а то
грех будет! Всё чаще он приходит, влезет, растопырится с ружьями и саблями своими и воет, и лает, и ворчит…
страшный, чёрный, дерзкий…
Грешил ты много, но из всех
Грехов страшней последний
грех.
Во всю ночь эту Марфа не могла заснуть и все думала о Корнее. Наутро она надела зипун, накрылась платком и пошла узнавать, где вчерашний старик. Очень скоро она узнала, что старик в Андреевке. Марфа взяла из плетня палку и пошла в Андреевку. Чем дальше она шла, тем все
страшнее и
страшнее ей становилось. «Попрощаемся с ним, возьмем домой,
грех развяжем. Пускай хоть помрет дома при сыне», — думала она.
— Нет, говорит, Астафий Иваныч, — да вдруг и встал и подступил ко мне, как теперь смотрю,
страшный как
грех.
— Какое наше спáсенье! — смиренно вздохнула мать Таисея. — Во
грехах родились, во
грехах и скончаемся… Еще чашечку!.. Грехи-то,
грехи наши, сударь Петр Степаныч!.. Грехи-то наши великие!.. Как-то будет их нести перед
страшного судию, неумытного?.. Как-то будет за них ответ-то держать!.. Ох ты, Господи, Господи!.. Царь ты наш Небесный, Боже милостивый!.. Так и Марко Данилыч седни же едет?
— Не доходна до Бога молитва за такую! — сурово ответила ей Платонида. — Теперь в аду бесы пляшут, радуются… Видала на иконе
Страшного суда, какое мученье за твой
грех уготовано?.. Видала?.. Слушай: «Не еже зде мучитися люто, но о́на вечна мука страшна есть и самим бесом трепетна…» Готовят тебе крюки каленые!..
Тогда удэхейцы поняли, что
страшный зверь самовольно ушел от своего хозяина, что он не подчиняется ему и потому убой его не ляжет тяжким
грехом на них.
Цивилизация, по-видимому, не могла возникнуть и не могла развиваться иначе, как путем
страшного социального неравенства и угнетения, она зачата во
грехе.
Для чего же было ему, после тридцати лет стояния, слезать со скалы, идти многие дни с
страшной истомой, чтобы прийти и увидеть в Дамаске… ту же темную скверну
греха, от которой он бежал из Византии? Нет, верно, не ангел божий его сюда послал, а искусительный демон! Нечего больше и думать об этом, надо сейчас же встать и бежать.
Великая ложь и
страшная ошибка религиозного и нравственного суждения — оставлять человека в низинах этого «мира» во имя послушания последствиям
греха.
Все суета сует перед
страшной и главной задачей искупления
греха, все не ценно и не нужно.
Ему казалось даже, что она теперь несомненно раздумала брать ребенка женщины, которую, быть может, даже наверное, она считает не только виновницей, проведенных ею
страшных месяцев, но и причиной смерти ребенка, последовавшей за
грехи его отца.
Вам самим ведомо «не суть боги их яко наш Бог!» Трепещите заблудшие,
страшный серп Божий, виденный пророком Захарием, да не снидет на главу сынов ослушных; вспомните реченное в Святом Писании: «беги
греха, яко ратника, беги от прелести, яко лица змеина».
Давно бы пошел Пахомыч по святым местам
грех свой тяжкий, кровавый отмаливать, да дал он горбуну клятву
страшную у гроба его сестры без его воли шагу не ступит.
Она должна была представить его на
Страшном суде без пятен, без ржавчины смертных
грехов.
Наедине-то с
грехом страшнее.
Вам самим ведомо „не суть боги их, яко наш Бог!“ Трепещите заблуждений,
страшный серп Божий, виденный пророком Захарием, да не снидет на главу сынов ослушных; вспомните реченное в Священном Писании: „Беги
греха, яко ратника, беги от прелести, яко лица змеина“.
— Затем и пришел к вам, батюшка-граф, ваше сиятельство, чтобы хоть одному живому человеку
грех мой
страшный исповедать. Наедине с самим-то собой, ох как жутко, двадцать пять лет молчал, двадцать пять лет терпел, не вытерпел.
— Господа! вниманье! Пан Гонорат будет рассказывать
страшное пополам с гемютлих. Он всегда так откровенен, что даже за это помилован:
грехи его прощены, но он много видел
страшного… Да-с, он даже сам вешал людей своими собственными руками.